Спасатели. «Одни идут на поправку, другие гаснут»

Быть рядом с больными людьми не каждому под силу. Смотреть, как человек страдает от тяжелого или даже неизлечимого заболевания, для некоторых подобно пытке. Еще страшнее, если больным оказывается ребенок, который с самого рождения видит мир из окна больничной палаты и знает только названия лекарств и время, когда пора ставить капельницу или делать очередную химиотерапию.

Но есть люди, которые приходят к таким детям добровольно, без страха увидеть слабых и бледных малышей с потухшими глазами. Они появляются в их тусклом однообразном мире, чтобы хоть ненадолго его раскрасить и стереть воспоминания о страшной боли.

ЕТВ встретился с Ольгой Поповой, которая проводит занятия в Центре детской онкологии и гематологии ОДКБ № 1, и расспросил ее о волонтерстве, страхах и сложностях, с которыми ей пришлось столкнуться.

Спойлер: Ольга говорит, все не так страшно, как кажется.

— Я прихожу в онкоцентр полтора года каждую неделю. Когда я читала, в каких направлениях есть волонтерство, поначалу хотелось попробовать все. И со взрослыми, и с детьми. Но в какой-то момент поняла, что это должен быть именно детский онкоцентр. Не знаю, что так повлияло на мой выбор. Наверное, книги, в которых авторы затрагивали эту тему, и музыка. В частности творчество Майкла Джексона.

Я заполнила анкету на сайте фонда «Дети России», но ответа не было. Тогда я подумала, что набор волонтеров закрыли, и пошла другим путем. Я увидела на Ивановской церкви растяжку, на которой написали, что требуются добровольцы. Я подала заявку, и мне перезвонили. Потом я сходила на первую встречу, сказала, что хочу в детский онкоцентр. И оказалось, что желающих идти туда очень мало. Мне дали номер психолога, который координировал работу добровольцев. Мы созвонились, встретились. И с тех пор я волонтер.

Мне кажется, что окружающие нагнетают, когда говорят, что быть волонтером в онкоцентре сложно. Психолог меня несколько раз спросила: «А вы готовы? Точно? Это сложно». Когда я уже набралась опыта, наблюдала за новичками, после первого занятия с детьми они интересовались: «Почему нас так пугали?» В реальности все получалось гораздо проще: здесь нет огромных энергозатрат и эмоциональных потрясений. Есть просто дети. Они не перестают быть ими из-за болезни.

Помню, что сама лет десять назад думала: вступлю в волонтерскую организацию и это заберет у меня огромное количество времени. Как уйти в монастырь. И не вернуться. Считала, что забота о других станет как бремя спасения мира. Но нет. В онкоцентре не нужно сидеть 24/7. Ты просто приходишь в будний день (по выходным волонтеров не приглашают), как можешь, проводишь с ребятами мастер-классы (они идут в среднем 40 минут) и все.

На мой взгляд, люди сами не до конца понимают, почему они приходят в волонтерство. Это нечто, сидящее внутри и аккумулирующее все лучшее, что в тебе есть. И в какой-то момент выходящее наружу.

Когда мне было 20, хотелось гулять и радоваться жизни. Это тот возраст, когда тебя еще заботит, какой марки твой телефон, какую одежду ты носишь, а проблемы окружающих не кажутся важными. Но в тридцать ты начинаешь думать о другом вещах. И я вдруг ощутила, что мне чего-то не хватает. Когда впервые пришла в детский онкоцентр — если вы видели, там такие большие окна, которые выходят на Широкую Речку и «Радуга Парк» — смотрела сквозь них на улицу и думала: «Пазл сложился. Вот он, тот кусочек, который я везде искала». И как бы странно это ни звучало, мне было хорошо и комфортно в тот момент.

Когда пришла к детям в первый раз, я увидела то, что ожидала. Я же взрослый человек, который понимает, что едет не в детский лагерь. Я не испугалась. Хотя меня, конечно, поразило, насколько все явно. Но первое впечатление, что дети выглядят как-то иначе, очень быстро проходит. Мальчиков волнуют машинки, рассказы про супергероев, девочек — колечки, котята, пони и блестки. И у тебя нет ощущения, что здесь что-то не то. Страшно лишь наблюдать за изменениями. Прошлым летом я два месяца не была в онкоцентре. И потом некоторых детей я просто не узнала. Одни из них идут на поправку. Другие гаснут.

Я сомневалась, смогу ли я дать что-нибудь ребятам, ведь я не художник. Но знала, что можно смастерить поделки из бумаги, слепить фигурки из пластилина. Главное, чтобы у ребенка после занятия осталось в руках то, что он мог бы унести с собой в палату или подарить маме, бабушке. Хотя на самом деле даже это не имеет значения. Важен сам процесс общения, так как многие дети годами не выходят из больницы. А тут появляемся мы, включаем детские песенки, под которые малыши танцуют, и начинаем что-нибудь вырезать. И пусть это будет коряво. Зато ребенок на время забудет, где он находится и почему. Он отвлечется от боли, которую, возможно, испытывает с рождения.

У нас была дискуссия, носить ли волонтерам маски. Особенно на втором этаже, где находятся ребята после долгой химии, и у них слабый-слабый организм. Психолог настоял — не надо. Иначе мы бы ассоциировались у детей с врачами и медсестрами. Наоборот, нам говорили: «Хотелось бы, чтоб вы выглядели празднично». Поэтому волонтер может прийти в онкоцентр хоть в костюме клоуна. Только не надевайте шерстяную одежду и не пользуйтесь духами — у детей может быть аллергия. В целом, жестких ограничений в онкоцентре нет. За исключением того, что ребят запрещено фотографировать и говорить с ними о болезни.

Есть и те, кто не спасает мир, а игнорируют чужие проблемы, будто вокруг только розовые слоны и зайчики. По-моему, они просто жалеют себя, и это странно. В нашей жизни так много горя, что постоянно проходить мимо, думая, как же хорошо, что это все не со мной, нельзя. Ведь беда может случиться с каждым, и ты не знаешь, что с тобой станет завтра.

Восемь лет я проработала в школе, и так получилось, что на домашнем обучении у меня была девочка, которую недавно выписали из онкоцентра. О своем диагнозе она узнала в третьем классе. Сейчас она идет в шестой. Ее мама говорила: «Я смотрела все эти передачи по телевизору и даже подумать не могла, что это когда-то коснется меня. Мы полгода лежали в онкоцентре, и я не могла принять этот диагноз. До меня не доходило, что это действительно моя дочь здесь оказалась».

Другой пример. На одном из крайних мастер-классов мы делали браслеты. К нам выкатили девочку на коляске, по которой было видно, что она в очень плохом состоянии. Но она сидела и самоотверженно делала браслет, а потом устала и попросила отвезти ее в палату. И ее счастливая мама обернулась и сказала: «Вот сколько мы сделали. А неделю назад мы были в коме». Для мамы кусочек этого браслет — ценность, потому что совсем недавно ее ребенок был на грани жизни и смерти.

Сейчас для меня остро стоит вопрос, смогу ли я продолжить работать с онкоцентром. Я очень хочу, но совмещать становится труднее. Когда нам составляли расписание в школе, я всегда просила освобождать мне пятницу. Теперь такой возможности у меня нет. Я не перехотела, не устала, не исчерпала своих эмоциональных ресурсов. Просто жизнь меняется. Чаще всего волонтеры уходят не потому, что выматываются: меняют работу, выходят замуж/женятся, уезжают в другой город. А те, кто боится, отсеиваются сразу.

Если вы тоже хотите стать волонтером детского онкоцентра, заполните анкету на сайте фонда «Дети России».